Мы уже никогда не узнаем о том, что в точности имел в виду Папа Иоанн Павел II, когда 8 марта этого года спросил у главы Российской Католической Церкви архиепископа Тадеуша Кондрусевича: "Что слышно в Москве?" Российские католики восприняли этот вопрос как своеобразное завещание, "испытание совести" постоянной заботой о делах в архиепикопии: "Что мы все и каждый в отдельности можем сделать для их улучшения? Живем ли мы в соответствии с нравственными принципами Евангелия и учения Церкви?" Реакция идеологов Московского патриархата на смерть понтифика выявила целый ряд исторических комплексов и иллюзий. "Нам и не нужно снисходительное отношение, мы обойдемся без диалога, слава Богу, нас оставят в покое при новом Папе, не мешайте теперь нам на нашей территории, не учите нас жить", – таковы в общих чертах надежды Москвы, связанные со сменой Папы. За каждым разоблачением "козней" католической политики стоит понимание того, какой РПЦ МП видит свою власть над страной и ее гражданами. Епископы и священники РПЦ МП возлагают большие надежды на дальнейшее сотрудничество с государственной властью, часто ставя возрождение Церкви в зависимость от степени поддержки со стороны чиновников. При этом в мировоззрении значительной части православного духовенства власть дореволюционная не отделяется от власти советской и, в силу исторических обстоятельств, царской России преемствует Советский Союз. Такая метаморфоза в сознании постсоветского клира РПЦ МП во многом объясняет, почему, по словам Патриарха Алексия II, "большую обеспокоенность вызывают настойчивые попытки украинских греко-католиков насадить униатство в областях, где его никогда не было, вести миссию среди православного населения Украины, учредить в этой стране патриархат и перенести свою кафедру из Львова в Киев". Считая "вторжением" выход греко-католических общин из подполья в конце 80-х гг., руководство Московского патриархата находит справедливыми церковно-государственные акты насилия, в том числе и те, которые РПЦ МП проводила совместно с советским государством в послевоенные годы. При помощи сил госбезопасности 8-10 марта 1946 года во Львове был проведен собор Греко-Католической Церкви, который расторг Брестскую унию и, таким образом, "упразднил" униатство. Ранее, в апреле 1945 года, было арестовано высшее руководство Украинской Греко-Католической Церкви, а все студенты богословских факультетов были призваны в ряды Красной армии. Поэтому на Львовском соборе все решения принимали советские функционеры и иерархи РПЦ МП. Безусловно, последовавшие в 90-х гг. захваты униатами православных храмов оправдать непросто, но также трудно смириться с тем, что Московский патриархат еще с советских времен продолжает испытывать искушение выбором Родиона Раскольникова, утверждая себя в качестве "власть имеющего". Оправдывая свои исторические грехи, руководство РПЦ МП испытывает стресс в условиях развивающегося демократического общества. Православной Церкви оказывается не нужным государство, "опьяненное свободой". В своем недавнем интервью Патриарх Алексий II полностью одобряет процесс укрепления авторитарной власти в России. По словам предстоятеля Церкви, "изменения в ее [России] политическом устройстве, на мой взгляд, направлены на установление именно таких институтов светской власти, которые будут способствовать появлению в России оптимально приемлемой для нее формы государственного бытия". Одновременно с этим, профессор Московской духовной академии диакон Андрей Кураев нарисовал образ идеального православного гражданина, опоры православного государства, которую Церковь и боится потерять в результате энергичной католической миссии. Этот "удивительный ресурс" о. Андрей Кураев охарактеризовал так: "Русские мальчики" Достоевского – это те молодые люди, которые отказывают себе в праве на жизнь до той поры, пока они не нашли повод к жизни. Для них смысл жизни и смысл смерти – одно и то же: жить можно только ради того, за что не страшно умереть. Эти "русские мальчики" шли в монастыри и в революцию, в космос, в секты и снова в монастыри". По сути, это православные "камикадзе", соединяющие в себе разночинную бесшабашность и комсомольскую резкость суждений. Им легче всего внушить то, что они должны бороться за сильное российское государство, жертвовать собой сотнями тысяч и миллионами так, как это было в Великую Отечественную войну. Величие государственно-церковного монстра способно раздавить личность, сделать из нее маленького озлобленного человека. Подобных людей штамповал советский строй, таких "маленьких людей" готовила в изобилии и Церковь Синодального периода. Хорошим ответом диакону Андрею Кураеву на его характеристику "русских мальчиков" может служить отповедь, данная Любовью Андреевной Раневской такому же "русскому мальчику" и вечному студенту Петечке Трофимову в чеховской пьесе "Вишневый сад". Любовь Андреевна уже тогда, в начале ХХ века, не питала никакого оптимизма по поводу "русских мальчиков": "Вам двадцать шесть лет или двадцать семь, а вы все еще гимназист второго класса! Надо быть мужчиной, в ваши годы надо понимать тех, кто любит. Да, да! И у вас нет чистоты, а вы просто чистюлька, смешной чудак, урод... "Я выше любви!" Вы не выше любви, а просто, как вот говорит наш Фирс, вы недотёпа". Привычка служить власти и жертвовать всем, включая жизни своих сограждан, стала основой политических заявлений представителей духовенства РПЦ МП. Однако эта оторванное от реальной жизни постсоветское мировоззрение эффективно только в отношениях с теми, кто живет такими же мифами. Но нет комсомольских грез о нашей "великой советской родине и ее врагах" у Константинопольского патриархата, который пресек попытки РПЦ МП присвоить себе территорию Украины по каноническому праву. Нет этих грез у греко-католиков, которые не откажутся от своей веры в пользу православных сталинистов из Москвы. Нет иллюзий у Румынского патриархата, организующего свои приходы на российской земле. И самое главное – изоляционистские настроения церковных идеологов чужды российскому обществу, так как время "русских мальчиков" безвозвратно ушло. Роман Лункин,
для "Портала-Credo.Ru" |
