В апреле 2004 года исполняется исключительно страшная и мрачная, особенно для православного мира, годовщина – 800 лет взятия Константинополя западными крестоносцами – участниками Четвертого Крестового похода. "В Писании сказано: Бог пременяет времена и поставляет царства. В наше время, к нашей радости, это исполняется на царстве Греческом. Бог предал Византийскую Империю. От гордых – смиренным. От неповинующихся – послушным. От отделившихся – верным сынам Церкви. От греков – латинянам" – написал в своем послании крестоносцам самый успешный и "эффективный" из Римских Пап средневековья Иннокентий III. В его словах было даже больше правоты, чем может на первый взгляд показаться. Несмотря на то, что Византийская империя спустя несколько десятилетий восстановилась и породила еще два столетия не худшего, палеологовского, периода своего существования – не худшего, прежде всего, в духовной и культурной сфере при внешней слабости, "царства" действительно сменились. Убив Византию, средневековый Запад взошел на трон "мирового царства" и по сей день не желает с него сойти или хотя бы его разделить. Само восхождение на трон получилось весьма кровавым и постыдным, как в самых страшных из шекспировских трагедий. "Человеческие тела умышленно были расположены рядом с падшими ослами, убитыми собаками и кошками, и притом им даны были такие позы, как будто они хотят обняться и удовлетворить чувственные похоти. Трупы умерших долгое время оставались непогребенными, и когда завоевателей просили исполнить этот общечеловеческий долг, они отвечали: "Мы привыкли к этому; притом же такое зрелище и такой запах доставляют нам наслаждение". Наконец тела погибших были сожжены, но вместе с трупами разных животных..." – вот картина генеральной репетиции Константинополя-1204 – взятие крестоносцами Фессалоники в 1185 году. А вот и сама "перемена царства от гордых – смиренным": "О чем и слышать страшно, это самое можно было видеть тогда: именно, как божественная Кровь и Тело Христовы повергались и проливались на землю... В храм вводили вьючных животных, на которых вывозились сокровища церковные, доводили их до самого алтаря, и так как некоторые из них поскальзывались и не могли подняться на ноги по причине полировки каменного пола, то здесь же и закалывали их кинжалами, оскверняя, таким образом, их пометом и разлившейся кровью священный церковный помост. Вот какая-то женщина, исполненная грехами, уселась на патриаршем месте, распевая свою визгливую мелодию, а потом бросилась в пляску, быстро кружась и потрясая ногами. И не эти только беззакония совершались, а другие нет, – или эти более, а другие менее; но всякого рода преступления с одинаковым рвением совершались всеми". Можно сказать, что всегда и везде поступали завоеватели подобным образом. Всё верно. Но не всегда и не везде завоеватели при этом приходили для того, чтобы "помочь братьям-христианам восстановить на троне законного басилевса", как не всегда и не везде завоеватели приходят для того "чтобы избавить иракский народ от диктатора и установить гражданское общество". Чаще всего завоеватель приходит для того, чтобы просто грабить и убивать, не напирая ни на свою смиренность, ни на свою справедливость. Либо уж, если пришел под знаменем справедливости, старайся соблюдать её хотя бы внешне. Достаточно сравнить две древнерусских "Повести о взятии Царьграда": "Повесть о взятии Царьграда фрягами" и "Повесть о взятии Царьграда турками". Именно первый текст, посвященный взятию Града христианами, уделяет большое внимание нечестиям и грабежу, в то время как во втором кульминацией служат не грабежи (которых попросту не было), а вступление султана в Святую Софию и получение неверными обладания над святыней. В этой оппозиции обладания и разграбления, на самом деле заключена одна из тайн отношений византийского и поствизантийского мира, в частности России, с современным Западом, наследником "фрягов", и с Востоком, представителями которого были турки. Вторые хотели бы присвоить себе византийский мир, сделать его своей частью и прибавить к тому, что у них уже было. В то время как Запад воспринимает византийский мир скорее как предмет для ограбления, для встраивания в здание своей цивилизации не народов, культур и структур, а конкретных материальных и ментальных объектов – и всё это для создания мира, для Византии совершенно чуждого и даже враждебного. При этом сам "исходник" должен быть, как можно более прочно забыт и затерт. Именно такой процесс забывания Византии, её культурно-символической дискредитации шел на Западе не одно столетие, пока, наконец, уже в ХХ веке, когда Византия стала практически безопасной и переваренной, не появилась наконец-то более-менее уважительная византинистика, и византийское наследие стало фрагментом "общеевропейской цивилизации", хотя периферийным и незначительным. С сегодняшней Россией, аж два раза за век, пережившей свой 1204 год, происходит нечто подобное, хотя грабят не столько оклады икон, сколько, в соответствии с духом времени, вещи более приземленные и рыночно ликвидные…, хотя иконы и оклады тоже. Однако Византия, даже разграбленная и цивилизационно сотрясенная в 1204 году, смогла все-таки дать свой последний, палеологовский расцвет – богатый не материально, но богатый духом. Сможет ли Россия повторить, а может быть и превзойти опыт своей цивилизационной предшественницы? От этого, на самом деле, зависит очень многое… |
