Пытаться оценивать произведение киноискусства с точки зрения исторической достоверности бессмысленно ровно настолько же, насколько бесполезно разглядывать в них конкретный религиозный призыв или программу. Это общее соображение в полной мере относится к новой картине Павла Лунгина "Царь", премьера которой состоялась вчера, в День народного единства, в российских кинотеатрах. Поэтому мы сразу оставим за скобками ряд исторических претензий, часть из которых связана с реальными трудностями для костюмеров и консультантов, отделенных четырьмя с половиной столетиями от изображаемых событий. А что касается прямого религиозного содержания, то тут тем более надо заметить, что режиссер и сценарист не являются религиозными пропагандистами и даже, более того, не декларируют открыто своих религиозных убеждений. Так оно и должно быть. И Лунгин, и Иванов лишь отражают в своем художественном видении атмосферу эпохи, в которой они творят. Разумеется, постановка проблемы "вера и власть" не нова. Особенно болезненно эта проблема стоит для русской истории и Русской Церкви в последние четыре века, когда изменения формы осуществления власти в России повлекли ее экспансию в духовную область. Общество разделилось на аристократию и плебс, не миновали трагические разделения и Русскую Церковь. Лунгин строит действие фильма вокруг конфликта абсолютной власти и абсолютной правды. Митрополит Филипп (Колычев) выражает правду в таком чистом и абсолютном виде, что она становится святостью. Напомним еще раз, что мы имеем дело со светской постановкой вопроса, поэтому "святость" здесь надо понимать как харизму и служение. Со своей стороны, царь показан весьма схематически, исторический Иван Васильевич не был столь однозначен. Вокруг главной фабулы, конфликта двух образов, режиссер выстраивает широкий образный ряд, заключающий в себе несколько отдельных тем, имеющих религиозный или религиозно-философский смысл. Попробуем обозначить их. Первая тема – бессмысленная жестокость, сопровождающая тираническое правление Грозного. Последний (как художественный образ) в исполнении Петра Мамонова, на наш взгляд, выглядит куда более органично, чем целиком искусственный образ старца Анатолия из предыдущего фильма Лунгина "Остров". Мамонов с удивительной достоверностью показывает, как иррациональная жестокость сопровождает царскую паранойю. Результат этого выглядит довольно устрашающе: царь постоянно молится и просит Бога о помощи, но его молитвы, соединенные с ужасами казней и опричнины, совершенно девальвируются. Зритель быстро ловит себя на мысли, что сами молитвы из уст царя не значат ничего и не могут быть приняты Тем, к Кому они обращены. Митрополит Филипп (О. Янковский), в отличие от царя, молится мало и тихо. В этой непоказной молитве чувствуется идея режиссера о малозаметности настоящей духовности. Катарсис здесь виден в триумфе настоящей святости над святостью показной и ложной. Митрополит Филипп умирает от рук царского палача, а тирана оставляет его же народ. Вторая тема – тема страха и правды. В фильме с явной отсылкой к опыту ХХ века показано, как тираническая власть, усвоившая себе представление о вседозволенности, извращает отношения народа и правителя до такой степени, что люди теряют ощущение правды. Полоцкие воеводы оговаривают себя перед судом, искренне веря в то, что их ложь и самооговор "послужат царевой правде". Авторы фильма устами митрополита Филиппа высказывают мысль, что для сопротивления этому разлагающему действию тирании необходима почти сверхчеловеческая вера в правду и чувство справедливости. Нужен Праведник. Третья тема – общая трагичность русской истории. Это одна из самых сложных тем, она раскрыта как в образе блаженной девочки, подобранной митрополитом и фактически умерщвленной царем, так и в других образах: иноков, выбирающих смерть вместо лжи, воеводы Ивана Колычева (племянника митрополита), под пытками не предающего правды, наконец, самого митрополита Филиппа. В сознании интеллигенции существует убеждение, обычно называемое скептическим фатализмом, его нередко возводят к Чаадаеву. Оно сводится примерно к следующему: в России, чего ни делай, все равно выходит плохо. Получается, что русский народ и царство обречены едва ли не с самого начала. Кажется, что режиссер противопоставляет такому пессимизму взгляд почти религиозный. Указанные выше образы открывают в русской истории культуры определенное окошко, свет из которого способен рассеять мрак жестокости и безнадежности. Это окно – верность правде и любви. Неслучайно митрополит устами Олега Янковского постоянно произносит слово "милость". В устах царя это слово оболгано с самого начала: оно обозначает убийство без пытки. Но в случае мучеников за правду милость – это единственное основание борьбы. В связи с этой темой невозможно не заметить отсылки к дальнейшим событиям российской истории, когда через сотню лет по всей стране вновь запылали гари, а обвиненных в измене противников церковных реформ стали предавать чудовищным казням. Получается так, что этот маховик уже начал раскручивать обезумевшей от паранойи царь Иван Грозный. Наконец, последняя важная тема связана с преображением человека. Царю, не пожелавшему преобразиться покаянием, противопоставлен опричник, исцеленный Филиппом и сгоревший за правду в огне гари. Именно такое преображение, насколько можно понять режиссерский замысел, и несет в себе надежду и выход из страшного русского цикла, в котором безумие порождает жестокость, жестокость – страх, страх – ненависть, а ненависть – безумие. Отдельно надо сказать об актерах, исполняющих главных героев. О том, что Мамонов со своим полубезумным "рокерским" взглядом и своеобразной истерикой религиозного правдоискательства как нельзя более органичен в роли царя, мы уже говорили. В прессе много писали и о том, что недавно скончавшийся Олег Янковский "промолчал" весь фильм и лишь в конце сказал несколько слов. Однако, кажется, что роль митрополита Филиппа сыграна актером блестяще хотя бы потому, что для таких фигур не требуется много красок. Они создаются как бы в иконописном режиме, сочетанием тонких линий и пробелов. Грубые плотские цвета здесь были бы неуместны. Привлекает внимание и роль Григория Лукьяновича Скуратова в исполнении Юрия Кузнецова. В ней замечательно выражена суть жестокости, доведенной до ложного профетизма "государевой службы". Перед нами фактически представитель государственнической религии, вместе с Басмановым (Александр Домогаров) служащий бесу власти, обожествленному царю. Спорный, но сильный образ предстает и в лице царского шута Вассиана. Если бы не священный сан актера Ивана Охлобыстина, являющегося одновременно священнослужителем РПЦ МП, все бы было проще. Демоническая сущность этой роли как-то не сочетается с представлением о духовном служении и мешает воспринимать этот образ органично, сбивая на постмодернистские ассоциации. Впрочем, если отвлечься от этого факта, то Вассиан предстает своеобразным Мефистофелем, которому царь Иван продается, отчего мученик митрополит и именует его "Сатанаил". С точки зрения Лунгина, он снял фильм о демонической природе абсолютной власти, которая превращается в тиранию, на грани которой так часто балансирует Россия. Образ митрополита Филиппа – это образ воплощенной совести, которая не может смириться с попранием правды. И хотя режиссер сам решительно отверг все параллели с современностью, этих параллелей невозможно не заметить. Ведь, как известно, и Грозный царь не сразу стал тем тираном, которого мы видим в фильме. Его власть росла, и он приучился видеть постепенно кругом себя врагов и изменников. И то, что в обществе голос правды слышался все слабее, придавало этой власти все больше бесовской силы. Необходимы поистине титанические усилия, подвиги мучеников и праведников, чтобы народ отвернулся от безумного злодея. Режиссер как будто бы предостерегает от абсолютизации принципа власти и призывает к стоянию за правду, за милость и сострадание. Борьба против власти как таковой бессмысленна и не нужна. Но борьба против коллективного делирия власти за преображение совершенно необходима. Трудность в том, что преображение человека начинается изнутри него, и затем преображенный человек преображает мир вокруг себя. Люди становятся способными на подвиги, на смерть ради истины, на то, ради чего митрополит Филипп отдает себя в руки палача. Именно в таком нравственном призыве видится истинный замысел авторов. У них получилось. Алексей Муравьев,
для "Портала-Credo.Ru" |
