Я врач и верующий христианин православной Церкви. 12 лет я страдал тяжким заболеванием: язвой двенадцатиперстной кишки и хроническим катаром желудка. Последнее время мне не помогали ни строгая диета, ни различныя внутренние средства, и пришлось лечь в хирургическую клинику для подробного обследования , если понадобится, для хирургической операции. Клинические исследования (рентген, исследование желудочнаго сока и т. п. ) дали картину, которая говорила за рак или за ракообразную язву. Как христианин, я просил не скрывать от меня правды, и лечивший меня врач прямо объявил мне, что имеется очень серьезное основание (почти наверное) для диагностики рака. Как врач, я понимал очень хорошо, что это значит. Это означало, что жизнь моя кончена, и при помощи одной или многих тяжелых операций я смогу, в лучшем случае, лишь немного оттянуть последний конец — мучительную смерть. Во время рентгеноскопии желудка я был настолько слаб, что несколько раз падал в обморок. После того, как мне сказали о раке, меня вывезли на балкон больницы. Был ясный, безоблачный, теппый июльский вечер. Высоко в темно-голубом небе летали ласточки. Я наблюдал их полет с каким-то особенным чувством, которое лучше всего можно было определить словами Пушкина: "Мне грустно и легко, Печаль моя светла!" Мне было грустно, потому что я любил жизнь, любил людей, любил природу, любил голубое небо и высоко летающих в нем ласточек и знал, что уже скоро всего этого не будет для меня существовать. Но мне было при этом и легко, потому что я верил в Бога, в Его бесконечную любовь, благость, справедливость и беспредельное милосердие. Мне было печально сознавать, что я должен скоро расстаться с жизнью здесь, на земле, которая имеет так много прекрасного, но печаль моя была светла, ибо растворялаоь в надежде, в уповании, даже в полной уверенности в том, что иной мир еще прекраснее. Как хорошо об этом сказал Вл. Соловьев: "Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами —
Только отблеск, только тени
От незримаго очами? Милый друг, иль ты не слышишь, Что житейский шум трескучий — Только отклик искаженный Торжествующих созвучий?" Душа моя томилась. Это была своего рода агония: борьба души с телом. Тело хотело жить здесь, на земле, земным, а душа уже неясно тосковала по иному миру. Наступила ночь. Вечерняя молитва моя была какая-то особенная, почти без слов, одним устремлением к Богу. "Агония" продолжалась и во сне. Сны мои были смутные, неясные, почти без образов и сопровождались различными настроениями, проходившими волнообразно. То мне было легко и, главное, спокойно, то наоборот, тревожно и беспокойно. Под утро сон стал совсем тревожный. Мне слышались голоса на разных языках, говорившие, шептавшие, а иногда внезапно кричащие мне в уши: "Какъ!... ракъ! . . . ракъ!... Я вздрагивал, просыпался и снова впадал в забытье. На следующий день меня повезли на консультацию к одному из замечательнейших немецких хирургов, который после тщательного осмотра успокаивающе мне сказал: "Я убежден, что это не рак, а только огромная язва двенадцатиперстной кишки, в соединении с тяжелым гастритом. Но оперироваться непременно нужно!" Я согласился. Операция была назначена на следующий день. На частной квартире знакомого священника отслужили обедню с кратким молебном Великомученику и Целителю Пантелеимону. Я исповедовался и причастился Св. Таин. Вечером я лег в частную хирургическую клинику профессора Штиха в Геттингене. Ночь перед операцией прошла спокойно. Обыкновенно, большинство больных перед операцией не спят, а потому в клинике, как правило, на ночь всем предлагают снотворное. Но я отказался и спал спокойно и крепко. В 8 час. утра меня привезли в операционную. Я осенил себя широким, медленным русским крестным знамением, мысленно помолился, "Господи, в руки Твои предаю дух мой!" и закрыл глаза. На душе было тихо и спокойно. Одели маску на лицо и стали капать наркоз. Через несколько секунд у меня закружилась голова, все потемнело, уплыло и я потерял сознание… Через пять часов после начала операции, уже положенный на постель отдельной палаты, я начал медленно приходить в себя. Было темно, страшно, тревожно, каждое движение причиняло боль, во рту пересохло, мучительно хотелось пить, тошнило. Сознание было еще помрачено. Мне казалось, что я где-то в темноте безнадежно карабкаюсь и ищу выхода из душного ущелья. Вдруг неясно передо мной промелькнула фигура в белом халате, потом выплыло очертание блестящего никелированнаго крана умывальника, и я вдруг начал вспоминать и понимать — где я нахожусь. "Это — больница, - думал я. - Меня оперировали, а м. б. уже кончилась операция?" "Операция кончилась?" - спросил я по-русски, потом сообрааил, что я в немецкой больнице и повторил свой вопрос по-немецки. "Да, операциякончилась! Она длилась 2 часа! И вот уже после операции прошло 3 часа!" - услышал и понял я слова сестры милосердия. "Слава Богу", - мысленно сказал я и снова впал в глубокий и тяжкий сон. Через несколько времени я открыл глаза и прямо перед собой, в тумане, дорогие родные лица, наклонившихся ко мне родственников. "Узнал... узнал", - радостно прошептал я. И снова мрак, и снова я карабкаюсь в каком-то мрачном и душном ущельи и не могу найти выхода. "Лежите спокойно!"- говорит кто-то. "Да, надо лежать спокойно, - думал я. – Но мне так неудобно, так больно!" И вдругь ясная мысль: "Надо помолиться Ангелу - Хранителю!" "Ангел-Хранитель! Помоги мне найти место поудобнее, чтобы мне было не так тяжело и не так больно!" . . . И чувствую, как кто-то поворачивает меня слегка на бок и поправляет подуипку. .. Делается удоб-нее... И я засыпаю. Просыпаюсь окончательно ночью. Все вспоминаю, все понимаю. Осматриваюсь кругом. В кресле дремлет дежурная сестра. Меня тошнит, я окликаю сестру. Подымается мучительная рвота кровью. Мне ополаскивают из пульверизатора рот и предупреждают, чтобы я не глотал воды. Я понимаю, что этого делать нельзя. А так хочется пить!Засыпаю опять. Этот сон совершенно особенный. . . Это не сон, а что-то другое... Какое-то общение с краешком иного мира. Я вижу не сновидения, а какия-то видения. Все,.что происходит, полно глубокого смысла и значения!... Вот передо мной стоит Св. Преподобный Сергий Радонежский в белой мантии. "Почему в белой?" - подумал я, на иконах я его видел в черной мантии... Ах, да, он в медицинском халате! . . . А вот и другой кто-то! Кто это? Ах, да, это св. Великомученик и Целитель Пантелеимон! Начинается разговор. Разговор без слов. Обмен мыслями. Я думаю, а они отвечают. Отвечают мыслями, без слов, но я понимаю эти мысли и в свою очередь отвечаю им, тоже без слов. мысленно. "Операцию делал профессор Штихъ", - говорит мне Св. Целитель Пантелеимон, "но ножом двигал я! Преп. Сергий—помогал. Ведь сегодня его день!" (Операция была произведена в день памяти Преп. Сергия Радонежскаго 5 (18) июля). Сегодня никто, кроме Самого Господа, не знал, будешь ли ты жив или умрешь... И скоро будет еще один день, когда никто из нас не знает — будешь ли ты жить или нет". объяснил мне Целитель Пантелеимон. Преп. Сергий молчал. "Я могу помогать, когда ко мне молятся, — продолжал Целитель. - Но когда мне служат молебен в церкви, тогда я могу помочь гораздо больше! . . . Непременно надо сегодня отслужить мне молебен!" "Хорошо, - думал я, - попрошу об этом родныхъ". —"Ты помнишь тропарь мне?" спрашивает опять Целитель Пантелеимон. —"Нет не помню, думаю", — отвечаю я. —"Ведь в тропаре моем говорится, что я Целитель не тел, а душ! Ты разве этого не понимаешь? Утром поросил родных отслужить молебен Св. Великомученику и Целителю Пантелеимону. Наступила вторая ночь. И вот, снова приходит ко мне во сне видение — Целитель Пантелеимон, на этот раз один. И снова начинается разговор, вернее разсказ Целителя. "Не отслужили молебен, - грустно начал он. - Теперь надо три молебна подряд, а то много — много страданий будет". (Оказалось, что мои родные меня не поняли и молебен решили отслужить на следующий день). "Посмотри какия гадости я у тебя из души вырезал!" - сказал мне Целитель и показал два блюда, Одно стояло в стороне, справа, а другое он держал в руках. На большом блюде справа лежало 4 дохлых огромных безобразных насекомых. А на небольшом блюде, в руках у Целителя, лежала какая то отвратительная гадина, величиной несколько больше ладони. Она была наполовину мертва, и даже как бы разложилась у хвоста и дурно пахла разложившимся трупом, но голова ее (похожая на уродливое человеческое лицо, на морду мопса и на голову не то змеи, не то ящерицы одновременно) временами подергивалась судорогами. Глаза ее, круглые, огромные, мутные, как блевотина, необычайно отвратительные, — были устремлены на меня. "Смотри", - повторил мне Целитель Пантелеимон, какую гадину я из души твоей вырезал! Это грех, который жил в душе твоей много лет! Смотри, эта гадина хочет ожить и хочет снова залезть в твою душу!" Я с ужасом проснулся! И вот, вижу полутемную палату, вижу дремлющую в кресле дежурную сестру, и в тоже время продолжаю видеть в воздухе белое блюдо и на нем гадину. Блюдо тает на моих глазах, но гадина несколько секунд продолжает висеть в воздухе... Потом и она начинает быстро таять и исчезает, но глаза ее, два мутных отвратительных пятна — упорно смотрят на меня! С ужасом я начинаю креститься, и тогда все исчезает. И только ясно, ясно в сознании встает воспоминание об Евангельском разсказе, когда Господь, пред исцелением расслабленного, сказал: "Прощаются тебе грехи твои!" И я со слезами умиления и благодарности начинаю молиться Богу. Я благодарю Господа и за операцию, и за страдания после нее. Я смиренно соглашаюсь переносить все, что Он пошлет мне и прошу только: "Господи! Очисти меня от всякия скверны! Господи! Дай мне силы перенести все, что Ты пошлешь мне" В ночь на 21 июля (по нов. стилю) видения во сне стали неясными, но то, что они говорили без слов, — я понимал. "Ты забыл из-за болезни своей, - говорил мне кто-то, что сегодня большой праздник. . . И даже двойной праздник!" "Какой же сегодня праздникъ?" - думал я утром, еще не совсем ясной головой. А днем меня навестила одна знакомая и сказала: Ведь сегодня праздник, двойной праздник: Казанской Божией Матери и память Св. Прокопия Любекскаго, Устюжского Чудотворца!" Через несколько дней вдруг наступило резкое ухудшение, и был один такой день, когда я, как врач, понял, что никакой кадежды на мое выздоровление нет: появилась обратная перистальтика и рвота каловыми массами. "Никто, кроме Господа, не знает, останешься ли жив, звучали в ушах слова Целителя Пантелеимона. Я приготовился умереть! "Да будет воля Твоя, Господи! помолился я усталой и измученной душой. Но случилось чудо! Моим родным пришла в голову почему то мысль - принести мне фотографическую карточку батюшки о. Иоанна Кронштадскаго. Они советовали мне просить его молитв. "Упокой Господи, душуи блаженнаго приснопамятнаго протоиерея Иоанна Кронштадскаго и его молитвами исцели меня!" - помолился я с детской верой, со слезами умиления, поцеловал портрет о. Иоанна и приложил его к оперированному желудку. Вскоре после этого я заснул. И вот, не ясно вижу, скорее чувствую. что около меня стоит батюшка от. Иоанна, держит белую чашку и говорит: "Через чашу! … Через чашу!" Я просыпаюсь и думаю: что это значит? "Через чашу"? М.б. надо причаститься из святой Чаши и умереть? М.б. через Причастие я поправлюсь? А м. б. надо пройти через Чашу Страданий? Но к чему: к смерти или к жизни?... Мои недоумения скоро разъяснились. Мне принесли завтрак: рисовый отвар с сахаром - в белой чашке, именно такой, какую я видел только что во сне. Я перекрестился. проглотил глоток живительной горячей жидкости, и сразу же внутри у меня словно что-то прорвалось, и стало легко. Епачи еще тревожились и принимали какия то меры, но мне было совершенно ясно, что теперь я поправлюсь. В настоящее время я совсем здоров и лечу других. Слава Богу за все! Проф. д-р Ив. Андреев. "ПРАВОСЛАВНАЯ РУСЬ", церковно-общественный орган, № 9 (392), 15-28 июня 1947 года |
